…»
История мужчины, который ждал чуда — и встретил нечто совсем иное.
Мужчина стоял в приёмной роддома, немного ссутулившись, словно тянул на себе груз невидимой ноши. Он был один. Ни цветов, ни шариков, ни торжественного сияния в глазах. Игнат держал руки в карманах длинного серого пальто, и пальцы у него побелели от напряжения. Его губы были плотно сжаты, а взгляд был устремлён в одну точку на полу, словно в ней можно было найти ответы на тысячи вопросов, распирающих его изнутри.
Он представлял этот день иначе. Совсем иначе. В его воображении всё было как в фильме: радостные врачи, счастливый крик новорождённого, улыбка жены, крики: «Поздравляем, папа!» и он, крепко держащий на руках того, кого ждал всю жизнь. Наследника. Сына. Продолжение.
Но реальность не желала играть по его сценарию.
Вокруг было слишком тихо. Гулкое эхо редких шагов отражалось от стерильных стен, создавая ощущение пустоты. Запах антисептика был густым и навязчивым, он будто проникал под кожу, заставляя сердце сжиматься ещё сильнее.
— Вы… отец? — раздался голос откуда-то сбоку.
Игнат медленно повернул голову. За стойкой сидела молодая медсестра. Её голос был почти неслышным — неуверенным и каким-то… осторожным. Как будто она боялась, что любое слово может ранить.
Он кивнул. Глухо. Без слов.
— Подождите здесь. Врач скоро выйдет, — произнесла она, и взгляд её был сочувствующим. Но при этом в нём читалась отчуждённость. Такая, какой бывает у людей, слишком часто сталкивающихся с болью других и научившихся держать дистанцию.
Игнат снова остался один. Он уже и так ждал. Ждал всю ночь. С того самого момента, как привёз её сюда — в три часа утра, когда улицы были пустыми, а с неба сыпался мелкий, колючий снег. Он ехал быстро, нарушая все правила, и руки его дрожали. Ульяна стонала на пассажирском сидении, а он сжимал руль так сильно, что ногти впивались в кожу.
Он тогда надеялся, что всё закончится хорошо. Что через несколько часов всё изменится — и он впервые услышит голос своего сына.
Но часы шли. И никто не выходил.
Он сидел в машине, потом стоял под окнами, потом снова заходил в здание, спрашивал. Медсёстры отвечали уклончиво. «Ожидайте», «всё под контролем», «врач занят». Слова — и ни одного взгляда в глаза.
Сейчас он стоял здесь, как школьник у двери директора. Но внутри него не было страха — был только холод. Пронзительный, липкий, заполнивший всё пространство внутри него.
Стук каблуков. Медсестра пробежала по коридору, и её шуршащий халат задел Игната за локоть. Он даже не вздрогнул.
Вдруг дверь напротив него отворилась. Тихо, будто извиняясь. На пороге появился врач. Мужчина в белом халате, с усталым лицом. Его глаза были серьёзными — слишком серьёзными. Таким взглядом не говорят хорошие новости.
— Игнат Михайлович? — голос прозвучал почти мягко.
Он снова кивнул. И в тот момент всё внутри него словно сжалось в комок. Он почувствовал, как по позвоночнику прошла ледяная волна. Он знал. Что-то внутри уже знало, ещё до слов.
— Пройдёмте, — сказал врач.
Игнат последовал за ним. Коридор тянулся бесконечно. Каждый шаг отзывался в висках тяжёлым гулом. Он не помнил, как вошёл в кабинет. Только как сел — на край стула, как школьник. Руки всё ещё были в карманах. Пальцы онемели.
Врач сел напротив. На секунду замолчал. В его глазах не было торопливости — лишь уважение к тишине, которая должна предшествовать важным словам.
— Жена ваша… она сильная. Мы делали всё возможное. Были осложнения. Роды начались стремительно, давление скакнуло… Мы приняли срочное решение делать кесарево.
Игнат кивал. Механически.
— С ней сейчас всё стабильно. Она в реанимации, под наблюдением. Скоро её переведут в палату. Но… — врач сделал паузу. — С ребёнком… возникли трудности.
Игнат поднял глаза. Первый раз за всё это утро. И увидел в глазах врача то, чего боялся: осторожность, печаль, беспомощность.
— Он родился с гипоксией. Это значит, что мозг не получил достаточно кислорода в момент рождения. Мы проводим все необходимые процедуры, но прогнозы пока не можем озвучить. Всё будет зависеть от ближайших суток. Он сейчас в кувезе, подключён к аппарату поддержки дыхания.
Игнат не сразу понял сказанное. Слова звучали будто в воде — приглушённо, искажённо. Он пытался уловить смысл, но сознание сопротивлялось. Сын родился. Он жив. Но…
— Можно… увидеть его? — спросил он тихо.
— Да. Только недолго. И только через стекло.
Они снова пошли по коридору. На этот раз — в сторону неонатологии. Там, за стеклянной стеной, в окружении оборудования, под мягким светом ламп лежал крошечный комочек, едва заметно шевелившийся. Его грудка вздымалась под аппаратом, на голове был крошечный колпачок, на ручках — датчики. Такой маленький. Такой хрупкий. И такой родной.
Игнат смотрел. И не мог отвести взгляда. Всё внутри него переворачивалось. Он почувствовал, как по щеке скатилась первая слеза. Он даже не заметил, как заплакал.
Он стоял долго. Пока не попросили выйти. Он не запомнил, как оказался на улице. Вокруг шёл снег. Утренняя суета уже началась, машины проезжали мимо, кто-то спешил на работу, кто-то смеялся по телефону.
А он стоял. И чувствовал — жизнь действительно изменилась. Раз и навсегда.
Он ещё не знал, каким будет завтрашний день. Не знал, какие испытания ждут его и Ульяну. Но он точно знал одно: он будет рядом. Он будет ждать, бороться, верить. Потому что это — его сын.
Потому что настоящие отцы приходят не с цветами. А с любовью, которая не требует идеального сценария. Которая остаётся — несмотря ни на что.
